Минус сто сорок и вечное лето.
Любовь ко мне обычно не приводит ни к чему хорошему.
Квартира, где я живу, ничем не отличается от тысяч других в меру старых панельных скворечников. Хлипкие стены, древние деревянные рамы, советская мебель в гостиной. Мы забиты в самую дальнюю комнату, кроме нас здесь обитают коренастый Блэкхед и Гномка Ира. Я прихожу глубокой ночью, когда подходит к концу моя смена, спотыкаюсь об яркие Лёхины кеды, мы на цыпочках проползаем через комнату Блэкхеда - планировка хрущевок и по сей день не дает архитекторам покоя - и закрываем за собой дверь, сдвоенным шёпотом ответив на сонное "Привет!". Я хожу по квартире в Лёхиной одежде - мы оба любим дурацкие яркие футболки, даже самый бездарный снайпер неспособен промахнуться по таким попугаям, так что я чувствую себя уютно в его тряпках, только штаны немного сваливаются. В ванной трясется дряхлая стиральная машинка, напоминающая о детских годах, а по углам раскиданы джеки и патчкорды - такое уж это дело, жить со своими монтажниками.
Я обнимаю Лёхины костлявые плечи и стараюсь заснуть, машинально что-то отвечая на кучу чепухи, которую он вываливает на меня, заразительно хохоча. В свои неполные тридцать он всё еще тот молодой незрелый панк, каким был с десяток лет назад, он отчаянно не хочет взрослеть, да и вряд ли может - такие стареют внезапно, за один день, высыхают до костей. Но пока что в нём весело плещется жизнь, ему бы бутылку портвейна в руки, на плечи потёртую косуху, на ноги драные кеды - и дышащий на ладан, побитый жизнью мотоцикл, он так по-детски мечтает объехать всю нашу большую страну на двух колесах. Мне почему-то немного грустно, когда я смотрю на его дурацкую стрижку и осыпанные веснушками сутулые плечи. Так, наверно, чувствует себя мать, когда её непутевый сын опять подрался или приволок очередную двойку. Мне кажется, что я старше его по меньшей мере в два раза. И только глаза выдают его - усталые, всегда полуприкрытые.
Он ведет себя как влюблённый школьник из неблагополучной семьи, не представляющий, что ему делать со своими чувствами, дурачится и старается меня уколоть побольнее, растягивает губы в широкой глумливой улыбке. Но мне страшно глядеть ему в глаза, в них таится собачая преданность, из них выглядывает сосущая черная тоска, заставляет нервно передергивать плечами и пропускать мимо ушей очередную дурацкую шутку. Что за существо я пригрела на груди, боже мой? Как и чем помочь ему?
Он говорит, что если любит, то любит до упора, и я ему верю. Верю и боюсь причинить ему боль.
Квартира, где я живу, ничем не отличается от тысяч других в меру старых панельных скворечников. Хлипкие стены, древние деревянные рамы, советская мебель в гостиной. Мы забиты в самую дальнюю комнату, кроме нас здесь обитают коренастый Блэкхед и Гномка Ира. Я прихожу глубокой ночью, когда подходит к концу моя смена, спотыкаюсь об яркие Лёхины кеды, мы на цыпочках проползаем через комнату Блэкхеда - планировка хрущевок и по сей день не дает архитекторам покоя - и закрываем за собой дверь, сдвоенным шёпотом ответив на сонное "Привет!". Я хожу по квартире в Лёхиной одежде - мы оба любим дурацкие яркие футболки, даже самый бездарный снайпер неспособен промахнуться по таким попугаям, так что я чувствую себя уютно в его тряпках, только штаны немного сваливаются. В ванной трясется дряхлая стиральная машинка, напоминающая о детских годах, а по углам раскиданы джеки и патчкорды - такое уж это дело, жить со своими монтажниками.
Я обнимаю Лёхины костлявые плечи и стараюсь заснуть, машинально что-то отвечая на кучу чепухи, которую он вываливает на меня, заразительно хохоча. В свои неполные тридцать он всё еще тот молодой незрелый панк, каким был с десяток лет назад, он отчаянно не хочет взрослеть, да и вряд ли может - такие стареют внезапно, за один день, высыхают до костей. Но пока что в нём весело плещется жизнь, ему бы бутылку портвейна в руки, на плечи потёртую косуху, на ноги драные кеды - и дышащий на ладан, побитый жизнью мотоцикл, он так по-детски мечтает объехать всю нашу большую страну на двух колесах. Мне почему-то немного грустно, когда я смотрю на его дурацкую стрижку и осыпанные веснушками сутулые плечи. Так, наверно, чувствует себя мать, когда её непутевый сын опять подрался или приволок очередную двойку. Мне кажется, что я старше его по меньшей мере в два раза. И только глаза выдают его - усталые, всегда полуприкрытые.
Он ведет себя как влюблённый школьник из неблагополучной семьи, не представляющий, что ему делать со своими чувствами, дурачится и старается меня уколоть побольнее, растягивает губы в широкой глумливой улыбке. Но мне страшно глядеть ему в глаза, в них таится собачая преданность, из них выглядывает сосущая черная тоска, заставляет нервно передергивать плечами и пропускать мимо ушей очередную дурацкую шутку. Что за существо я пригрела на груди, боже мой? Как и чем помочь ему?
Он говорит, что если любит, то любит до упора, и я ему верю. Верю и боюсь причинить ему боль.